Когда все оружие, какое мы смогли найти, оказалось вне зоны досягаемости полицаев, мы приступили к, собственно, захвату. Нащупав на столе небольшую лампадку, я поджег фитиль от зажигалки. Света она дала совсем чуть-чуть, но, после практически полной темноты, царившей в комнате, и этот маленький, дрожащий огонек показался нам ослепительно ярким. Увидев комнаты в новом - в полном смысле этого слова - свете, я еще раз убедился, что в пределах досягаемости полицаев нет даже вилки, в два шага подошел к печи и резко отдернул занавеску. Тут же мой взгляд встретился с перепуганными глазами женщины, блеснувшими в слабом свете на молодом - не старше тридцати лет - лице, обрамленном растрепанными черными волосами. Сколько она уже не спит? Только что проснулась, оттого, что я отдернул занавеску, или уже давно бодрствует, наблюдая за происходящим в комнате? Какая разница? Главное - лежит тихо, как мышь. Вот если бы заорала... Я приложил палец к губам, показывая женщине, что нас полностью устраивает ее поведение и нарушать тишину не следует. Она все поняла и подтвердила это, мелко закивав головой. Я жестом показал женщине, чтобы она отодвинулась подальше от полицая - в самый угол закутка, в котором они спали. Указание она поняла без слов и исполнила так быстро, как только может выполнить указание человек, на которого наставлено несколько стволов.
Снова показав женщине, чтобы она не издавала ни звука, я ухватил храпящего на печи полицая за руку и изо всех сил дернул на себя. На пол он грохнулся с такой силой, что стоящий рядом стол аж подпрыгнул, а огонек лампадки, будто в панике, заметался, заставив плясать по стенам причудливые тени.
- Аааа! Якого биса... - заорал полицай, но удар ногой под ребра выбил из него весь воздух, заставить вновь замолчать.
Зашевелились и остальные полицаи. Не все - отреагировали на шум только двое. Один шустро скатился с лавки, но тут же замер, когда в бок ему ткнулся ствол карабина. Второй, пытаясь проморгаться, начал было подниматься со своей постели. Когда до его сознания наконец дошла картина, представшая перед глазами - четверо вооруженных, явно не дружелюбно настроенных людей, держащих его самого и его товарищей на прицеле - полицай, испустив горестный стон, снова повалился на подушку. По-моему, он даже закрыл глаза. Третий полицай не отреагировал на происходящее никак. В смысле, он что-то замычал нечленораздельное, когда раздался грохот упавшего с печи тела, но не проснулся. То ли настолько пьян, то ли спит так крепко...
С печи, напомнив мне, что не стоит полностью сбрасывать со счетов женщину, раздался тихий всхлип.
- Денис, вяжи их по очереди. Остальные - держите на прицеле тех, кто еще не связан. - сам я метнулся к печи и, бросив на женщину угрожающий взгляд, запустил руку под подушку.
Так и есть! Под руку тут же попало что-то твердое. Наган. Хорошо, что я сбросил полицая с печи на пол! И хорошо, что додумался проверить под подушкой. Кто эту барышню знает - повернешься спиной, а она, сдуру, пальнет.
Полицаи не сопротивлялись. Куда уж тут - еще не успевшие толком проснуться, безоружные... Да и смелостью они явно похвастать не могли. Поэтому, все четверо были связаны менее чем за десять минут. Причем, тот, который спал крепче всех, проснулся только когда его товарищи уже валялись с кляпами во рту, а его самого, не особо церемонясь, сбросили с лавки.
- А с этой что делать? - Шпажкин указал на тихонько всхлипывающую в своем закутке женщину.
- Связать. - бросил я. - Полицаев пока тащите во двор.
Убивать женщину я, конечно же, не собирался. Чем она виновата? Тем что спит с полицаем? Точнее - спала, потому что своего любовника, которого только что выволокли в сени, она уже не увидит. Так, мало ли, как жизнь у нее повернулась. Может у них еще до войны отношения были... Или жизнь заставила. В любом случае, живой она нам нужнее - пусть местные жители видят, что мы вершим суд справедливо и не трогаем невиновных. Звучит это, конечно, слишком... Пафосно, что ли? Но суть от этого не меняется. Кроме того, пусть расскажет немцам, что здесь произошло. Если вообще будет какое-то расследование. Ведь немцы не особо и ценят своих прислужников, как бы последним того не хотелось. Да и остальным предателям нервы попортить - вовсе не лишнее. В общем, убивать мы ее не будем. Однако, и оставлять так - нельзя. А если она побежит, едва мы отойдем, к немцам? Пусть лучше посидит связанной.
- Убивать тебя никто не собирается. - я снова повернулся к женщине. - Эти четверо ублюдков приговорены к смерти за то, что участвовали в нападении на наш отряд. И, заодно - за все остальное. Так и скажешь, если тебя спросят. Поняла?
Первая попытка стащить женщину с печи закончилась для Дениса парой глубоких царапин на правой руке. Когда боец потянулся к ней, женщина завизжала и принялась отбиваться. Замолчала она только после того, как я прикрикнул и клацнул затвором 'парабеллума', давая понять, что, либо придется подчиниться, либо никто церемониться не будет. Впрочем, Денис особо и не церемонился - ни когда стаскивал ее с печи, ни когда вязал руки.
Через десять минут, которые понадобились для того, чтобы начисто вымести из дома все съестное, да найти еще кое-что, могущее нам вскоре понадобиться, мой маленький отряд уже, поторапливая связанных пленников, уходил к лесу. Немцев мы не тронули. Их больше, чем нас. Но не только это послужило причиной такого милосердия - за полицаев немцы вряд ли станут мстить жителям села. А вот если они обнаружат утром десять 'арийских' трупов, то вполне можно ожидать здесь, в скором времени, айнзатцкоманду.