Лесной фронт. Благими намерениями... - Страница 54

Митрофаныч замолчал. Я сидел и ждал продолжения рассказа. Действительно - ситуации чем-то похожи. Как тогда пришлось отступать Митрофанычу перед превосходящими силами противника, так и мы отступили перед эсэсовцами. И тогда тот подпоручик осталnbsp;Опа! Размышления внезапно прервались. Штык-нож что-то слабо царапнул. Но, не металл... Похоже на дерево. Так, на пару сантиметров вправо - пусто. Пару сантиметров влево - пусто. Деревяшка какая-то или корень... Ладно, продолжаем проверять пространство перед собой. Левой рукой вытер пот со лба и снова штык-нож в землю. Пусто... Пусто... Снова что-то есть. В крайней левой точке, проверив которую я собирался ползти дальше, штык-нож опять что-то зацепил. Снова корень? Сместился чуть влево, стараясь сжаться так, чтобы ничем не выйти за пределы проверенной полосы. Вшших... Снова острие уперлось во что-то. И снова! Около пяти 'дырок' спустя, я выяснил, что в земле передо мной лежит что-то прямое, длиной около полуметра (плюс-минус) и сделанное явно из дерева. Может бревно какое-нибудь? Чего ведь на полях не найдешь... Аккуратно... Очень-очень аккуратно потыкал штык-ножом сверху вниз. Ответом мне стал тихий, глухой стук. Оно же просто поверху! Даже землей не присыпано сверху. Похоже, какой-то ящичек! Тебя-то мы и ищем... Расчистил траву над ней. Передо мной предстал нечто длинное, похожее на модель гроба. А вот теперь...

ся сам прикрывать отход своих, и Семен с Филиппом пожертвовали собой, чтобы дать нам время укрыться в лесу...

- А ночью те бандиты порешили всех пятерых. - ожил, наконец, Митрофаныч. - Не знаю уж как они там нарвались, а вскоре после их ухода в селе стрельба поднялась. И никто не вернулся. Понимаешь, Алексий? Евстахий Федорович - он хороший мужик был и настоящий офицер. Да только, пытаясь спасти его одного, я потерял пять человек и его самого не спас. Вот так оно...

- Митрофаныч, послушай... - я понимал, что старик прав, но никак не мог смириться с этим.

- Алексий, я тебя понимаю. По-человечески - понимаю. - грустно сказал Митрофаныч. - Но ты же как командир думай! Я отвечаю за этих людей. И ты отвечаешь. Ты потерял уже того парня. А не выйдет твоя затея - скольких еще потеряешь? И ведь те солдаты, кого ты возьмешь с собой - они шо, хуже того, кого вызволять будут? Так и получается - спасая одну жизнь ты рискуешь еще несколькими. Понял?

- Понял, командир. - тихо ответил я. - Только, нехорошо мне от этого... понимания.

- А мне, думаешь, хорошо? - покачал головой Митрофаныч. - Война - она ведь такая. На войне никому хорошо не может быть...

Уходя от Митрофаныча я все вспоминал его слова. Прав он. Полностью, на все сто процентов - прав. Я ведь и сам там, в будущем, не раз размышлял на подобные темы. Не раз качал головой, дивясь нелогичности, к примеру, американцев в фильмах. Взять хотя бы 'Спасти рядового Райана'. Сколько человек там погибло только для того, чтобы найти и вытащить с фронта одного-единственного пацана? Я и не помню точно уже... Помню только сам факт, что думал на эту тему. Диким и нелогичным казался мне размен одной жизни на несколько. А теперь... Теперь мне просто головой о ближайшее дерево биться хочется из-за того, что мне самому не позволяют поступить так - нелогично. Ведь прикрыли нас Филипп и Семен. Жизни, считай, за нас положили. И кто-то из них жив, кого-то, может быть, еще можно спасти. Хоть и продлилось наше знакомство так недолго, но они пожертвовали собой ради меня! А я... Я готов пожертвовать собой. А вон тем, к примеру, пацаном, которому и семнадцать вряд ли есть? Или тем усатым дядькой, который довольно пыхтит самокруткой?

- Угостишь табачком? - я остановился возле дядьки.

- А чего не угостить? - добродушно пробасил он, протягивая мне кисет и обрывок газеты. - Ты минер, значит? Который - помощник Митрофаныча?

- Минер-минер. - кивнул я, отрывая небольшой клочок бумаги и высыпая на него табак. Не то чтоб я в совершенстве овладел искусством сворачивать самокрутки, но насмотрелся на этот процесс уже достаточно. - А тебя как звать?

- Василием. - видя мои безнадежные попытки извлечь огонь из окончательно сдохшей зажигалки, новый знакомец протянул мне свой окурок. - Бывший старшина бывшей Рабоче-крестьянской Красной Армии...

Я на миг замер, так и не поднеся свою самокрутку к его окурку. Но быстро расслабился и, наконец, подкурил.

- Хорошо! - заявил я выпустив густой клуб дыма и блаженно сощурившись. - А скажи мне, Василий, почему ты армию нашу бывшей называешь? Не боишься таких разговоров?

- А какая она, армия наша? - кажется он вполне искренне удивился. - Гонят ведь наших... Шутка ли - за какой-то месяц от Польши до самого Днепра дошли! А бояться мне... Все равно - не жилец. Повидал уже... Тут ведь смерть так косой своею размахалось, что дурость надеяться на другое.

И, главное, говорит так уверенно! Но, одновременно - спокойно. По этому человеку, несмотря на слова, абсолютно не заметно, что он чем-то сломан, что чего-то боится...

- А чего ж тогда оружие не бросишь, - я указал на небрежно прислоненную к дереву 'трешку', - и не укроешься где-нибудь? Вдруг пронесет!

- А вот это - хрен собачий! - Василий тут же посуровел. - Не достанется супостатам так просто моя земля! Собака я, что ли - в кустах отсиживаться? Пусть эти фашисты проклятые меня и убьют, но я с собой кое-кого из них захвачу!

И дернуло же меня после разговора с Митрофанычем подойти именно к нему! Нет, это только с моим счастьем можно вот так наткнуться на человека, который, фактически, объявил себя смертником. Камикадзе, блин! Но могло быть и хуже - этот хоть воевать хочет, а не мается здесь, в отряде, ожидая смерти или ища какой-то другой выход. Будь по иному, я бы тут же побежал к Митрофанычу и, рассказав о Василии, требовал бы принять какие-нибудь меры. Ведь, будь иначе - в отряде появился бы потенциальный предатель, который непременно сдал бы нас, пообещай ему немцы жизнь. А так - можно постараться переубедить.